Снотворное подействовало на меня сразу же, и уже через пять минут, я провалилась в беспокойный сон, в котором за мной гнался неизвестный. Оглядываясь вокруг, я видела лишь деревья, деревья, деревья. Сплошной непроходимый лес без признака на свой конец, свою бездонность. Я убегала и пряталась, думая лишь об одном: «Он меня сейчас поймает». Стеной лил дождь, мутный холодный, и как в дешевом боевике, перемазанная в грязь, я двигалась только вперед, бежала, падала, ползла, снова поднималась. Звуки приближающихся шагов – он идет по пятам. Наконец, рука в кожаной перчатке настигла меня, поймав за руку. С нескрываемым ужасом я посмотрела на преследователя. Игнат стоял и скалил зубы, приставляя к моему лбу пистолет. «Все кончено, ма-аленькая», - растянул губы в улыбке он и нажал на курок…
Я открыла глаза. Пот тонкой струйкой сбегал по лбу. Сев в постели, я тяжело задышала, словно спортсмен после дистанции. Перевела взгляд на часы, и поняла – пора. Если не сейчас, потом может быть поздно. Осторожно встала с кровати, переждала, когда голова, наконец, перестанет кружиться от лекарства. Глаза слипались, рот раздирался от зевоты, но я не могла снова лечь. Если усну, потеряю все. Шатаясь от слабости, подошла к окну. Тетрадный лист, все еще сжимала в руке, развернула его и при бледном свете луны прочла: «Святой Иоанн, правое крыло, 317 комната». Нервный смешок все-таки вырвался. Игнат – поистине великий комбинатор. Никто не будет искать там, где предположительно, меня быть не должно. Я истерично смеялась, зажимая рот рукой, чтобы не перепугать медсестер своим «веселым» припадком, при этом сильно смахивая на истинную сумасшедшую. В темной комнате, уверена, это смотрелось совсем не нормально, а очень даже странно, если не страшно. Сдерживая порывы смеха, смогла дойти до двери, высунула голову в проем, осмотрела коридор. Пусто. Тихо вышла из палаты, закрыла бесшумно дверь, и пошла в сторону от стола дежурной сестры, которой не оказалось на месте, в самый нужный мне момент. Быстрые шаги давались с трудом, но мысль быть пойманной меня не прельщала, поэтому, прооперированную руку в бандаже, пришлось прижимать сильнее к груди, убаюкивая от тупой боли при движении. Нужная комната находилась на четвертом этаже в противоположном крыле. Преодолев три пустых длинных коридора, я, наконец, смогла приблизиться к намеченной цели, так и не наткнувшись ни на одну живую душу – вымерли они все что ли? Сегодня мне несказанно, просто стихийно везло – возле 317 комнаты, не оказалось и охраны. Я прошмыгнула в палату - пока кто-нибудь не решил выйти на обход, отправляя мои старания коту под хвост, - и тихо прикрыла дверь. Пищали медицинские аппараты, работал кондиционер, гоняя прохладный воздух, горел уличный фонарь за окном, полностью освещая комнату, а ближе к стене стояла больничная широкая койка. Шрам лежал утыканный прозрачными системными трубками, словно ежик, и не спал. Бледный, с бесцветными губами, темными кругами под глазами от бессонных ночей, он смахивал на вампира, из популярных ныне вампирских саг.
Мы сверлили друг друга взглядом. Я боялась пошевелиться – а вдруг это все еще сон? Вот сейчас моргну, и этого нет на самом деле? Ноги дрожали, были непослушными ватными столбами, а сердце учащенно билось. Кажется, только боль в плече, утихла, замерла. Знаете, такая пауза, когда вы просто стоите и смотрите в глаза другого человека, испытывая какие-то смешанные чувства. Вы смотрите на него, а он смотрит на вас. Странная временная воронка.
- Зачем пришла? – Голос Шрама в глубокой тишине прозвучал резко.
Я оскорбилась:
- Не так я представляла нашу встречу.
Он выдернул двойную трубку, подававшую лекарство через носовую полость, отшвырнул в сторону, и хрипло сказал:
- Я имел в виду, зачем ты встала? Мне сказали, тебе как минимум лежать три дня, и никаких активных движений. Хочешь остаться без руки, сладкая?
Я нахмурилась:
- Захочу, будет рука, захочу – нет. Моя рука, в конце концов, мне решать, что можно делать, а что нет.
- Само собой. Самостоятельная моя, - не без сарказма заметил он.
Не слушая его слов, я подошла к кровати, откинула одеяло и нырнула в тепло, осторожно пристраивая свою голову на плече Шрама. Шумно втянув воздух в себя, он замер.
- Извини, сильно больно? – Спросила я.
- Немного.
- Ну что же, уходить я не собираюсь, придется терпеть, - пожала плечами.
- Ты такая заботливая, - усмехнулся он.
Не сговариваясь, я уткнулась носом в его шею, а он зарылся лицом в мои волосы. Как будто нет ничего важнее друг друга. Почувствовав знакомый запах, тепло кожи, биение сердца, не смогла сдержать слезы, и всхлипнула. Тихо так, по-детски. Шрам приобняв меня, гладил по голове, и горячо дышал мне в макушку. Слезы из глаз текли сами собой – вот он, рядом, живой, а больше ничего и не надо.
- Я думала, что тебя убили, - прошептала я, размазывая слезы ладошкой.
Он поцеловал меня нежно в висок, и улыбнулся:
- Две пули в грудь, и трехчасовая операция. Ничего серьезного, поверь мне. Так, царапины.
- Как был выпендрежником, так и остался им, - покачала я головой, шмыгая носом. – Ты ведь не признаешься, что испугался.
- Признаюсь, - охотно отозвался он. – Перепугался до усрачки, когда ты лежала у меня на руках без сознания, истекала кровью, а мы врезались в столб… Я боялся потерять тебя. Думал все – не доживешь. – Он путал пальцы в моих волосах, а я чуть успокоившись, сопела забитым носом. – Тараса суку, кончу лично. Кровью блевать будет, а легкой смерти ему не дам. И еще пару-тройку людей на место поставлю, чтоб хвосты свои не пушили. А Игната твоего…
- Он вовсе не мой, - обиделась я.
- А тебя вообще на цепь посажу, - серьезно пообещал он. - Чтоб шило твое не елозило. Вечно на задницу приключений ищешь.
Теснее прижавшись к нему, вызывая физическую боль у обоих - но это не важно, все терпимо – едва слышно спросила:
- Ты знал, что я лежу в этой же больнице?
- Конечно, знал. Может твой… Может Игнат и умный сукин сын, но и меня Бог не обидел.
- Ты с ним разговаривал? – Спросила я, имея в виду Игната, не Бога естественно.
- Да, - нехотя признался Шрам, и мы опять замолчали, прислушиваясь, к дыханию друг друга.
Я видела, что он хочет спросить у меня что-то, что его гложет, но никак не решается. К примеру, откуда я узнала, жив ли он, название больницы, номер палаты, да еще много чего... Не сложно догадаться, о ком сейчас он думает – об Игнате. Странно, я и сама думаю о нем. Как бы ни старалась, не отгораживалась стеной, от мыслей, они все равно, незваными гостями вваливаются и заставляют прокручивать в голове все события вновь и вновь. Закон подлости, какой что ли: находясь с одним, я думаю о другом, и, находясь с другим, я думаю о первом? Разве так можно? Разве правильно? Ни хрена не правильно! Идиотизм полный! Любить и быть любимой с разными людьми не сложно – только если эти люди простая заставка в твоей жизни. А если не заставка, и ты любишь двоих? Но кто дал мне право выбирать? Кто позволил играть с чувствами людей, словно с игрушками? Жизнь не аспидная доска, здесь нет принципа: захотел стёр, захотел, нарисовал. Жизнь – это лишь воля случая, только и всего. Ничего не происходит случайно, и случайности нет как таковой. Это сама Жизнь, если не может развести людей по углам ринга, сбрасывает на тебя свои обязанности, и пока ее не застукали за непристойным делом, забирается на балкон, и уже с трона машет тебе белым платочком, мол, ход за тобой. Она боится игр Судьбы, старается с ней не связываться. Сука-Судьба, потирая ладошки в предвкушении, сталкивает тебя лбами с любимыми людьми, и заставляет делать выбор. А какой он, выбор? Как решить? Неизвестно. Решать приходится лишь тебе. А как решиться, если люблю обоих? Одного люблю всепоглощающе, до беспамятства, до боли в легких - взлетая ввысь и падая со скоростью света. Потому что он научил любить, страдать, ждать... Готова весь мир положить к его ногам, и себя вместе с ним, лишь бы он любил меня так же сильно, жить не мог, задыхался от нехватки моей компании. Люблю за то, что сердце при виде его, бьется быстро-быстро, с угрозой выскочить, но все равно, по телу разливается согревающее тепло, после которого понимаешь, что пропала. Чтобы он ценил меня, принимал такой, какая есть, и не заставлял меня любить его еще сильнее – и без этого сгораю свечкой. Не причинял боль, которая разрывает изнутри на части, а крепко обнимал, говорил о том, что рядом, о том, что больше никогда не отпустит меня, и шептал до боли знакомое и родное: «Ма-аленькая моя». Хочу, чтобы гулял по парку с коляской, помогал лепить пельмени на кухне, а после, прижав к стене, страстно целовал и, не сдерживаясь, подхватывал на руки и нес в спальню. Выбивал привычным движением сигарету из пачки, подкуривал, и, прищурив голубые глаза, внимательно наблюдал за мной, чуть склонив голову...
А второго люблю за то, что он просто есть. За то, что любит меня сильнее – ведь это важно. Не выставляет любовь напоказ, все проявляет в поступках. Может и не герой, но такой сильный и надежный. С ним уютно, чувствуешь себя целой и неуязвимой, кажется, что мир крутится вокруг вас двоих. Люблю доводить его до пелены в глазах, балансировать над пропастью, и наблюдать, как во всех наших ссорах он становится уязвимым. Такой большой, и такой беззащитный. Нравится наблюдать за его реакцией, за вспышками гнева, когда резко меняешь тактику, выбиваешь из колеи, и подталкиваешь к решительным действиям, где в постели, можно загладить и зализать все раны которые причинила. Когда он в порывах страсти рычит зверем: «Что же ты со мной делаешь?!» - кажется, всю жизнь и прожила ради этих слов. Люблю его, потому что верю. Не бросает слов на ветер, идет до конца, и неважно с чем встретится в итоге – со смертью или второй жизнью. Прощает меня, рычит, царапается, но делает все по моей первой прихоти, грозится убить, но все равно цепко держит, и молча, без слов, прижимает к себе.
Шрам мерно дышал, все еще продолжал гладить меня по волосам, словно кошку, а я водила пальцем по его перебинтованной груди, рисуя какие-то узоры.
- Не отдам тебя ему, - спустя время сказал он. Вот так, без имени, без намека, да это и ни к чему. – Пущу пулю в лоб, и нету больше проблем. Этот тип, успел меня достать своей физиономией, - пробурчал недовольно.
- Давай не будем об этом? – Поморщилась я.
- Он не отпустит тебя…
- Я бы не лежала сейчас рядом с тобой.
- Нет, не отпустит. Не такой он человек. Сейчас отошел в сторону, оценивает шансы, а потом снова вклинится в нашу жизнь. В этом мы с ним схожи – что принадлежит тебе, хрен кому перепадет в руки. Поэтому нужно действовать на опережение.
- Ерунда, - фыркнула я. – Ты слишком много думаешь – вот тебе и мерещится в каждом человеке враг.
Конечно, Шрам прав. Игнат не сдастся. До последней крови будет стоять на своем, но не отступит… Только захочет ли он вернуть меня обратно – это еще вопрос. У него, таких как я – сотни, если не больше, а Игнат умный мужчина, не станет из-за некогда бывшей подруги, наживать лишних неприятностей. У него своих врагов хватает.
- Я бы сам не отступил. Никогда. Хрень все это романтическая: любишь – отпусти. Если любишь – добиваешься своего, не отпускаешь, дерешься и завоевываешь. А если не получается, приставляешь к виску пистолет.
Я вздрогнула. Совсем как в моем сне.
- А ты бы смог направить на меня пистолет?
- Я бы голыми руками тебя придушил, без всякого железа. – Что же, это почти успокаивает. – И именно это и напрягает меня.
- Что именно? То, что можешь придушить меня? – Хмыкнула я.
- Нет. То, что он и думать не будет, убить тебя или нет. Он просто убьет.
Округлив глаза, я подняла голову и посмотрела на Шрама.
- С ума сошел?
- Поэтому я должен убрать его первым.
- У тебя что, горячка? – Разозлилась я. – Может он и псих, но он не убьет меня.
- Откуда такая уверенность? – Полюбопытствовал Шрам.
- Оттуда, - бросила я.
- А знаешь, что он мне сказал несколько часов назад? Чтобы я возвращался в свой город, и про тебя забыл. Предупредил, если ты выберешь меня, то за твою смерть, он возьмется лично. И самое хреновое в этой ситуации то, что я ему верю. - Шрам напряженно замолчал, а я переваривала информацию. Не могла все никак поверить в правдивость слов Игната. Бред чистой воды, ей-богу. – Так откуда ты его знаешь? – Спросил Шрам, глядя прямо мне в глаза.
- Он единственный, кто навещал меня в психушке, – отчасти соврала я.
- А это случайно не он тебя туда упек? – Вновь задал вопрос Шрам, прищурив глаза.
Сердце у меня забилось чуть быстрее. Откуда такая информация?
- Он говорит, что из-за него.
«Ну же, говори, что ты еще знаешь, говори».
- Значит, тебе признался в этом сам?
- Да. Почему ты спрашиваешь?
- А ты все еще любишь его? – Продолжил Шрам, что я растерялась. Конечно, ни за что на свете не признаюсь в этом ему. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Нельзя говорить о своей любви к другому, мужчине, который тебе не безразличен.
- Послушай, между нами ничего нет. Ясно?
- Ясно. Только почему бы тебе не ответить: да или нет?
- Нет.
Шрам посверлил меня взглядом, но я принципиально пялилась на него, и недовольно хмурила лоб. Он не вытерпел первый:
- С тобой невозможно разговаривать по-человечески. В общем, как и всегда, - вздохнул он.
- Взаимно, - фыркнула я, устроила голову на подушку и обиженно засопела.
Начиная потихоньку проваливаться в сон, услышала, как Шрам завозился, выдрал еще пару системных трубок, откинул их в сторону и негромко возмутился:
- Чертова больница. Как бабки драть, они мастера, а кровати будто деревянные.
- Ты уверен, что это «ненужное» лекарство? – Засомневалась я, позевывая, помогая ему отклеить лейкопластырь с рук.
- Уверен, - пробормотал он. Притянул меня одной рукой к себе, я уткнулась носом ему в шею, и, наконец, дала снотворному взять над собой вверх.
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/08/25/708